![]() Передачи |
![]() Читает автор |
![]() Память о Белле |
![]() Новости |
![]() Народная любовь |
Анна Ахматова. Белла Ахмадулина. Они связаны в пространстве русской поэзии неким таинственным мистическим образом. Тайна живёт и в звучании их имён, завораживая загадочно прохладным звуковым повтором. Фонетическая таинственность совпадений уже обещает чудо неких соприкосновений… И они возникают так же неотвратимо, как и было предначертано… Кем же?
У меня нет ответа. Тогда в праве ли я рассуждать об этой таинственной перекличке, высматривать совпадения тонких и нежных теней, прислушиваться к отзвукам эха, размышляя о его природе? Но робость моя отступает, когда я вновь и вновь -- читаю и читаю -- стихи Ахматовой и стихи Ахмадулиной, и передаются мне их чувства и поэзия опять как всегда опережает всё сущее и выполняет свою главную миссию в мире – сохранять бессмертными чувства людей.
И хочется высказывать, всё, что на душу пришло, не думая ни о последствиях, ни о цели, а просто делиться радостью догадок с каждым встречным, заручившись защитой Беллы Ахмадулиной:
Я всегда с радостью повторяю слова Пушкина: «Поэзия должны быть глуповата» . Источник поэзии не есть мысль, не есть соображения, не есть нравоучение. Это что-то другое…
Так же и моя попытка – «это что-то другое»… не имеющее цели даже приблизиться к стройному дому литературоведенья, а «другое» -- пребывающее на обочине, в чистом поле, вообще, где попало…
Тайна стоит за кромками их жизней – уходящая Анна… вступающая Белла… Имя, обретённое Беллой при крещении в Свети-Цховели – Анна! Мистика пробирается в строки. Так написала Белла Ахмадулина в стихах, посвящённых Анне Ахматовой:
Лишь в благоденствии и лете при вечном детстве небосвода, клянётся ей в Оспедалетти апрель двенадцатого года. ………………………………………………….. Что ей самой в её портрете? Пожмёт плечами: как угодно! и выведет: «Оспедалетти. апрель двенадцатого года»….
«При вечном детстве небосвода» свершилось и это пророчество -- самой себе, Белле Ахмадулиной: в двенадцатом году в апреле,… но не в далёкой Италии, а в Санкт-Петербурге совсем недавно произошёл праздник -- отмечали её семьдесят пятый день рождения в Фонтанном доме, в музее Анны Ахматовой… И вновь Они были рядом… Даже нельзя написать «незримо» -- это сразу же станет неправдой. Ведь если случилась у Беллы Ахмадулиной эта строка – при вечном детстве небосвода – значит тут – просто взгляд друг на друга, Белла смотрит на Анну и любуется ею – молодой, вынашивающей дитя. Она как будто сидит рядом и странно, почему же нет её на этом старом снимке?
А вот ахматовские -- Одесса, Крым, Чёрное море. Худая загорелая девочка, влюблённая в волны, пишущая стихи в синей тетрадке, странная, конечно, странная. И взгляд на неё – издалёка: Я завидую ей молодой, и худой как рабы на галере… И далее -- через всю судьбу, через всю жизнь героини, -- рефрен -- я завидую ей – здесь звучит как символ восхищения и вторит словам Ахмадулиной: С нежностью преклоняясь перед Ахматовой…
Преклонение в стихах Ахмадулиной достигает высочайшего трагизма:
Я завидую ей – меж корней, нищей пленнице рая иль ада, О, когда б я была так богата, что мне прелесть оставшихся дней? Но я знаю, какая расплата за судьбу быть не мною, а ей.
О, да, она – Белла Ахмадулина, безусловно, знает какая расплата за судьбу… Она как будто и там была рядом, ну там, у стен тюрьмы, в скорбной очереди тридцать пятого года, хотя ещё и не родилась на свет, но была, была там, стояла рядом с Ахматовой.
Перед этим горем гнутся горы, Не течет великая река, Но крепки тюремные затворы, А за ними "каторжные норы" И смертельная тоска. Для кого-то веет ветер свежий, Для кого-то нежится закат - Мы не знаем, мы повсюду те же, Слышим лишь ключей постылый скрежет Да шаги тяжелые солдат.
Я совсем не знаю, как и когда читала Белла Ахмадулина «Реквием» и мне уже никогда не спросить её об этом. Мне только видится, как она сидит, сжавшись над этими строчками, и слёзы текут по её прекрасному лицу, а она даже их и не вытирает... И потом напишет сама, по-своему, по-другому, но про это же, про судьбу Мандельштама:
И в смерти надо знать беду той не утихшей ни однажды, беспечной, выжившей в аду, неутолимой детской жажды? В моём кошмаре, в том раю, где жив он, где его я прячу, он сыт! И я его кормлю огромной сладостью! И плачу!
А вот эти ахматовские строки и её эпиграф к «Реквиему»:
Нет, и не под чуждым небосводом, И не под защитой чуждых крыл,- Я была тогда с моим народом, Там, где мой народ, к несчастью, был.
И рассказ в начале «Реквиема» -- о женщине из очереди…
Очередь… Стоят простые наши сограждане. Обычные наши люди. Надо выстоять с передачей в «Матросскую тишину» или в «Бутырку»… Разные были в России очереди … Надо выстоять и получить хлеб по рабочей карточке… Слишком они памятны – эти очереди… Надо выстоять и купить детям молока… И поэт - рядом. Вернее, в конце: «Будьте прежде меня…» -- простые и бессмертные слова Беллы Ахмадулиной – слова жалости и любви к людям.
И стихи её -- о чувстве родства со всеми людьми:
Мне не выпало лишней удачи, слава богу, не выпало мне быть заслуженней или богаче всех соседей моих по земле. Плоть от плоти сограждан усталых, хорошо, что в их длинном строю в магазинах, в кино, на вокзалах я последнею в кассу стою - позади паренька удалого и старухи в пуховом платке, слившись с ними, как слово и слово на моем и на их языке.
А вот посвящение Анне Ахматовой, о котором сказать хочется непременно, потому что – это любование строчкой из «Приморского сонета». (Ахмадулиной вообще свойственно очаровываться строкой или словом, так бывало в её стихотворной жизни -- влюбляется в строку, и любовь рождает вокруг слова свою Вселенную стихотворения:
Явышла в сад, но глушь и роскошь живут не здесь, в слове: «сад». Оно красою роз возросших питает слух, и нюх, и взгляд…)
Но вот случается встреча Беллы Ахмадулиной с ахматовским «Приморским сонетом»:
Здесь все меня переживет, Все, даже ветхие скворешни И этот воздух, воздух вешний, Морской свершивший перелет. И голос вечности зовет С неодолимостью нездешней, И над цветущею черешней Сиянье легкий месяц льет. И кажется такой нетрудной, Белея в чаще изумрудной, Дорога не скажу куда... Там средь стволов еще светлее, И все похоже на аллею У царскосельского пруда.
и вспыхивает новая любовь – к ахматовской строке – философски загадочной и гармоничной. Из восхищения и тайны рождается стихотворение, которое так и названо
Строка ... Дорога не скажу куда... Анна Ахматова Пластинки глупенькое чудо, проигрыватель - вздор какой, и слышно, как невесть откуда, из недр стесненных, из-под спуда корней, сопревших трав и хвой, где закипает перегной, вздымая пар до небосвода, нет, глубже мыслимых глубин, из пекла, где пекут рубин и начинается природа,- исторгнут, близится, и вот донесся бас земли и вод, которым молвлено протяжно, как будто вовсе без труда, так легкомысленно, так важно: "...Дорога не скажу куда..." Меж нами так не говорят, нет у людей такого знанья, ни вымыслом, ни наугад тому не подыскать названья, что мы, в невежестве своем строкой бессмертной назовём.
Ещё одна тема, объединяющая поэтов Ахматову и Ахмадулину – любовь к Санкт-Петербургу, к Ленинграду – к городу на Неве, к пристанищу белых ночей, разведенных мостов, деревьев, стоящих вдоль набережных, как будто в карауле… Сколько бы ни прошло лет и Ахматова и Ахмадулина останутся в поэзии, воспевающими Санкт-Петербург, потому что такие строки, появившись на свете, уже не исчезают…
Я к розам хочу, в тот единственный сад, Где лучшая в мире стоит из оград, Где статуи помнят меня молодой, А я их под невскою помню водой. В душистой тиши между царственных лип Мне мачт корабельных мерещится скрип. И лебедь, как прежде, плывет сквозь века, Любуясь красой своего двойника. И замертво спят сотни тысяч шагов Врагов и друзей, друзей и врагов. А шествию теней не видно конца От вазы гранитной до двери дворца. Там шепчутся белые ночи мои О чьей-то высокой и тайной любви. И все перламутром и яшмой горит, Но света источник таинственно скрыт.
И Ахмадулина – её дань любви к городу на Неве: «Опять дана глазам награда Ленинграда…», «Всё б глаз не отрывать от города Петрова…»,
Не добела раскалена, а всё-таки уже белеет ночь над Невою… Ум болеет Тоской и негой молодой. Когда о купол золотой луч разобьётся предрассветный и лето входит в Летний сад, каких наград, каких услад иных просить у жизни этой?
Чудные сполохи «двух эпох, что не равно померялись мощью», две Вселенные перекликаются в огромном мире, быть может затем, чтобы отстраниться от горечи одиночества, отдохнуть ненадолго от бесконечной печали, которая всегда сопутствует таланту. И вместе ощутить «отблеск звезды изумрудной», и пройти вместе путь к забытому дому:
Был дом на берегу бульвара. Не только был, а ныне есть. Зачем твержу: я здесь бывала, А не твержу : я ныне здесь? Ещё жива, ещё любима, Всё это мне сейчас дано, И, кажется, всё это было и кончилось давным-давно… И Ахматова: И вот когда горчайшее приходит: Мы сознаем, что не могли б вместить То прошлое в границы нашей жизни, И нам оно почти что так же чуждо, Как нашему соседу по квартире, Что тех, кто умер, мы бы не узнали, А те, с кем нам разлуку Бог послал, Прекрасно обошлись без нас - и даже Все к лучшему…
Вчитываясь в стихи Анны Ахматовой и Беллы Ахмадулиной, с каждым стихотворением, четверостишием, строчкой, всё глубже понимаешь, что они достигли вершин поэзии. Дошедшему до вершины, всегда открывается новый огромный мир. И там на этих высотах, наверное, особенно важна перекличка между победителями, чтобы удержаться и позвать за собой других – туда, вверх, за словом…
Есть что-то. Слова нет. Но грозно кроткий исток его уже любовь исторг . уж видно, как его грядущий контур вступается за братьев и сестёр. Как это всё темно, как бестолково. Кто брат кому и кто кому сестра? Всяк всякому. Когда приходит слово, оно не знает дальнего родства. Оно в уста целует бездыханность. Ответный выдох – слышим и велик. Лишь слово попирает бред и хаос и cмертным о бессмертии говорит.